Я то, что я есть
Название: Сны и Куклы
Автор: Лютый зверь
Категория/Рейтинг: G
Жанр: романтиш, наверное.
Пары/Персонажи: - Мураки/Ория
Статус: - закончен
Предупреждение: - .
Содержание: - Мураки очнулся после пожара в лаборатории
Дисклеймер: - не мое, не имею, не претендую
От автора: Вторую часть я так и не написал, поэтому статус законченного
Размещение: - только с моего согласия
читать дальше
Мураки Кадзутака медленно открыл глаза. Над ним был мутный потолок, который зачем-то норовил развернуться вокруг своей оси. Во рту было сухо и приторно сладко, а в ушах стоял равномерный гул. «Обширная кровопотеря» - поставил он сам себе диагноз.
- Кадзу, ты как? – странный, гулкий голос буравчиком вгрызался в мозг, минуя уши, в которых был, как минимум килограмм ваты, - Кадзу, ты меня слышишь?
- Слышу, - прохрипел он, и колючий воздух тут же оцарапал его горло.
Красно-черное пятно появилось в поле зрения и приобрело смутно-человекообразную форму. Доктор не мог сфокусировать взгляд: «Похоже на остаточное действе сильного обезболивающего», но, ни на миг не сомневался, что перед ним Ория. Сухих губ коснулся твердый край керамической чашки. Что-то горячее и вкусное полилось на язык, и Мураки сделал глоток.
Три полупрозрачных светильника, пока он пил, наконец, слились в один. А бледное пятно над ним приобрело вполне человеческий вид, сформировавшись во встревоженное лицо Ории. Кое как допив чашку, Мураки оглядел себя. Он лежал на стандартной европейской кровати (Это в доме Ории! Почему-то он не сомневался, что находится именно в доме Ории) бережно укрытый легким покрывалом. От его руки к металлическому штативу тянулась тонкая, гибкая трубка капельницы. Мураки приподнял край одеяла и посмотрел на тщательно перетянутый торс. Что-то одобрительно-благодрно буркнул, кивнув Ории, и снова уснул.
Ория осторожно убрал тусклую серебряную прядь с бледного, даже для Мураки лица. Что ж, он сделал все, что мог. Дальше все зависело от самого Мураки. И хотя длинноволосый владелец сомнительного ресторана не сомневался в том, что его друг выздоровеет (он видел и более тяжелые ранения), все равно волновался. Многое зависело от желания жить. Ория медленно наклонился к самому лицу, внимательно и тревожно вглядываясь в него. Дыхание спящего было слабым, но ровным. Кожа бледнее обычного и холодная, но сухая. Самурай коснулся губами высокого лба. Температуры нет.
Сам Ория от постоянных полуночных бдений у кровати блондина выглядел так, что хоть ложись рядом с Мураки, за родного сойдет. Связи Мибу позволили ему получить донорскую кровь, лекарства и высококачественную операцию прямо в Ко Каку Рю.
- Ох, Кадзу. Держись. Пожалуйста, не умирай.
Через час Ория спал, положив голову на скрещенные руки и сжимая длинные, белые пальцы в своей ладони.
В чернильной, вязкой темноте бесшумно падала роскошная фарфоровая кукла. В полной тишине она столкнулась с невидимой преградой, подпрыгнула и замерла, отбросив в абсолютной черноте резкую, белую тень. Также бесшумно и медленно рядом упала еще одна: ворох тончайших кружев и бархата. Потом еще одна: золотые локоны, шелк и ленты. Потом еще одна. И еще. Они падали безмолвные и равнодушные в непроницаемой мгле, не имеющей ни стен, ни дна. Падали вокруг Мураки откуда-то сверху. Молчаливые и покорные, они замирали в той позе, в которой их настигло падение.
Доктор бесстрастно наблюдал за вырастающей вокруг него стеной. А потом все вспыхнуло яростным пламенем. Посреди огненного ада стоял молодой человек в юката, подняв изящные руки над головой.
Жар подступил вплотную, бок ныл, густые, темные капли крови разбивали голову об пол возле белоснежных ботинок. Мураки бесила его беспомощность. Сильней огней Тооды, сильней слепящей боли в боку его бесило то, что он никак не мог повлиять на ситуацию. Прекрасный синигами его не слышал, замкнутый в темнице отчаянья и вины. Сенсей мог до хрипоты кричать ему, шептать, умолять, приказывать, но... Он упустил момент. Он допустил ошибку. Он переоценил свою власть над ясноглазым. И сейчас был абсолютно беспомощен. А прекрасная статуя с пустыми глазами опустилась на колени и, задрав голову, наблюдала за плавными движениями бронзовых колец Великого Змея в огнях неистового пламени.
- Жги меня, Тоода. Выжги само существование мое, - бессильно лежащие на коленях руки дрогнули и плавно взмыли вверх.
В равнодушных глазах мертвой головы играли отблески мистического огня.
Мураки открыл глаза. Вновь он смотрел на знакомый потолок. Пальцам было жарко. Доктор глянул вниз и увидел причину. По тонким губам заскользила легкая тень улыбки. Ория. Его верный самурай. Длинные, жесткие волосы разметались по сильным плечам, опутанными ярким шелком. Тонкое лицо осунулось и заострилось, а под глазами залегли густые тени. Пальцы Мураки едва заметно дрогнули, и Ория тут же поднял голову.
- Доброе утро, Ория. Ты ничем мне не поможешь, если сляжешь рядом. Иди, отдыхай. Это распоряжение врача, - голос Мураки был слабым с заметной хрипотцой, но твердым.
- Как ты, Кадзу! – встревоженный и всклоченный спросонья Ория был трогателен и мил.
- Хорошо. Расскажи и иди отдыхать, - чихал Мураки на милый вид. Он очень хотел остаться один.
- Я нашел тебя недалеко от этого ада. Принес сюда. Вызвал одного смышленого и неболтливого доктора. Он сделал все необходимое, а дальше я ухаживал за тобой сам. Больше никто ничего не знает. Если ты скажешь, я убью врача.
- Пока не надо. Что он прописал?
- Вот. – Ория протянул рецепты, таблетки и ампулы.
- Сойдет. Иди отдыхать. Смотреть на тебя страшно.
Ория послушно вышел. Он знал, что спор ничего не даст, только растревожит раненого. Кроме того, он и, правда, вымотался. Сейчас Кадзу в безопасности и, наверняка, не доволен, что его видят слабым.
Мураки снова уснул. Ему в который раз снились куклы и Тцузуки. Тцузуки с ножом, по лезвию которого стекала густая, горячая, яркая кровь. Кровь Мураки. «Пойдем со мной, Мураки.» Эта фраза звучала на все лады, а Тцузуки сменял обличия в каком-то сумасшедшем калейдоскопе: «Пойдем со мной, Мураки» - распятый на пентаграмме в расстегнутой рубашке и босой. «Пойдем со мной, Мураки» - в темном плаще и солнцезащитных очках залитый знойным солнцем среди холмов Нагасаки. «Пойдем со мной, Мураки» - смущено ерзающий на стуле в форме дилера казино. «Пойдем со мной, Мураки» - в мятом пиджаке среди алых роз в лучах заката. «Пойдем со мной, Мураки» - сидящий на татами в тонком светлом кимоно, один рукав спущен, смуглое плечо матово поблескивает, а рука с раскрытой ладонью протянута к Мураки. «Пойдем со мной, Мураки» - обнаженный, с запрокинутой головой в объятиях бархатной тьмы. «Пойдем со мной, Мураки» - огромные фиолетовые глаза, в которые доктор падал целую вечность.
Ория раздвинул фасума. Мураки повернул голову на звук, безразлично посмотрел на Орию. Поднос в руках последнего доктора не заинтересовал. Владельцу ресторана было достаточно одного взгляда, чтобы понять – с разговорами лучше подождать. Он достаточно хорошо знал своего друга детства и безошибочно отличал ледяной панцирь его самообладания от безразличия. Он упрямо протянул поднос и установил его на кровати. Мураки послушно приподнялся и, опираясь на подушки, занял полусидящее положение. Ел вяло. Ория, пребывавший все эти дни в промежуточном состоянии между отчаянием и надеждой, разрывался от желания поговорить с Кадзу. Но не решался. Раньше когда Мураки не хотел говорить, то спокойно обрывал разговор и с безразличным видом отодвигался сам, когда не хотел физического контакта (а он его никогда не хотел, если конечно не он был инициатором). Что Мураки сделает сейчас, когда он в таком состоянии Ория даже приблизительно не знал и хотел оставаться в неведении. Он молча и бесстрастно сидел рядом, чувствуя себя неловко и тупо смотрел на поднос. Время тянулось медленно, мучительно вытягивая из Ории серебряную нить его души и наматывая ее на бесконечный палец.
- Ория, - неожиданно сказал раненый маньяк, чуть не заставив беднягу вздрогнуть, - Когда ты нашел меня, - пристальный взгляд серых глаз со стальным блеском, - рядом со мной ничего не было?
- Было, - Ория смотрел на бледные руки доктора, - я хотел вернуть тебе после того, как ты поправишься. Не хотел, чтобы ты волновался, тебе сейчас вредно, Кадзу, – Ория протянул пожелтевшую фотографию, - Тела не нашли, возможно, он жив. Остальное в моей комнате.
- Остальное, - Мураки вскинул голову, лицо его оживилось, - остальное. Принеси.
- Не могу. Я все установил, и сдвигать с места...
- Установил?! – Мураки оживал на глазах, он отодвинул поднос и приподнял одеяло, - Тогда веди.
- Тебе нельзя, - Ория схватил друга за руку держащую одеяло, второй рукой вцепился в белое плечо и попытался уложить назад, - Вот поэтому я и молчал.
- Ория, - Мураки не собирался спорить, - веди. Для меня сейчас это лучшее лекарство.
Самурай вздохнул и подставил плечо. Ему хотелось наорать на бестолкового Кадзу и, если надо, привязать к кровати и кормить с ложечки. Но, как гласит поговорка: «Самурай улыбается раз в 7 лет и то одной половиной рта». Ория не хотел терять лицо, а перед этим отморозком тем более. Отморозок навалился всем весом на него, обхватив рукой надежные плечи. Ория повел его, бережно поддерживая за талию: «Надо было взять кресло, но ведь сейчас он не будет ждать ни секунды, если отлучусь, этот ненормальный поползет сам. Вот ведь приспичило». Мураки даже не побеспокоился хоть что-то на себя накинуть, так и шел – в трусах и бинтах.
К счастью, комната оказалась рядом. Ория сдвинул фасума и почти внес Мураки внутрь. Комната Ории была обставлена традиционно до икоты. Хоть сейчас в журнал «Традиции и история Японии». В дальнем углу стояла ширма, на белой поверхности которой чернели силуэты бамбука. Раньше она стояла в другой стороне. Мураки потянулся туда.
- О-ой! Кадзу, спокойнее, уже пришли, - Ория доволок доктора до ширмы, усадил и сдвинул нарисованный бамбук в сторону.
- Ория... – Мураки смотрел на открывшуюся ему картину с фантастическим благоговением (только у него этот опутанный проводами кошмар мог вызвать восхищение).
Ория решил сделать вид, что ничего не слышит. Угадайте, на ком сорвет досаду за проявленные чувства непробиваемый сенсей Токийской больницы.
- Мой первый аппарат поддержания жизни, - Мураки дотянулся до жуткой вещи и положил ладонь на стекло, - Откуда он? Неужели ты хранил его все эти годы?
- Да, – Мибу небрежно пожал плечами, - Когда я нашел тебя с головой в обнимку, то вспомнил об этом, - Ория лгал. Он никогда не забывал. Он даже изредка приходил в чулан, где касался кончиками пальцев механического монстра, - И, вот.
- Спасибо, Ория. Ты сделал больше, чем спас мне жизнь, ты вернул мне смысл жизни.
- Смысл? – Ория выглядел сбитым с толку, - Я думал... – Он смотрел на старую фотографию.
- Нет, - Кадзу был в великолепном расположении духа, даже кожа его приобрела прежний оттенок, - Он средство.
- Но ты говорил: «Возлюбленный мой», – Ория с одной стороны боялся поверить, а с другой боялся упустить шанс хоть что-то узнать о своем крайне скрытом друге, раз уж так повезло, и Мураки неожиданно разговорился. В том, что рано или поздно за свое любопытство придется расплачиваться, Ория не сомневался.
- Говорил. И это так. И как возлюбленный мой он умрет ради меня. Я вновь заставлю его желать смерти. И не просто смерти, а смерти от моих рук. И тогда... Саки, подожди еще немного...
- Кадзу! Немедленно ложись! – Самурая не на шутку встревожило резко побледневшее лицо доктора, - Ты перевозбудился, сейчас рана откроется. Вот поэтому я и не хотел говорить раньше времени.
Ория рекордно быстро раскатал футон и уложил дрожащего и взмокшего пациента.
- Глупый Ория, ты не понимаешь, - голос Мураки ослаб и сипел, - Теперь, когда я знаю, что не все потерянно, я выздоровею в 2 раза быстрее. Тем более что эта машина сгодится лишь на первое время. Мне нужно оправиться как можно быстрее, чтобы создать новую лабораторию.
- Даже не знаю, как сказать. О том, что ты жив... нет, что ты там вообще был никто не знает. А, кроме того, врач, кровь, операция, кое-что для машины. Да еще 10 женских трупов. В общем, я не уверен, что смогу сейчас начать. Нужно подходящее время...
- Не стоит, - Мураки лежал расслабленный и одновременно сдержанный, - Я не буду делать лабораторию тут. Возлюбленный мой отвечает за Нагасаки. Туда его и заманивать не придется.
Несмотря на болезненную бледность и слабый голос, это был тот самый Мураки Кадзутака – гениальный доктор Токийской больницы и сумасшедший маньяк (кому как повезет столкнуться с ним). Только Ория мог разглядеть, как на самом деле доволен сейчас этот человек. В мыслях брюнет сравнивал его с объевшимся чужих сливок котом.
Длинные, черные ресницы опустились, закрывая серые глаза. Тихое ровное дыхание уснувшего человека коснулось слуха Ории. Он смотрел на блондина. Кадзу в его кровати. Сказали бы ему неделю назад, он бы даже не разозлился, просто рассмеялся. Ория мягко поднялся и подошел к бамбуковой перекладине у изголовья. В конце концов, это его комната и его постель. Он снял кимоно и продел в рукава бамбуковый шест. Кадзу ранен, ему сейчас нужно тепло, тем более что сейчас он явно перестарался. А футон не самая теплая постель. Кресло-каталку он принесет завтра, и завтра Кадзу будет спать на невозможно высокой кровати, купленной специально для него, а пока... Ория закончил разглаживать яркую ткань и подошел к спящему со стороны здорового бока, осторожно поднял край одеяла и лег рядом. «Кадзу ранен, а я счастлив» - кольнула незваная мысль. Прогонять ее не стал, терзаться раскаянием тоже. Ория принимал себя таким, какой есть. Он не стал прижиматься к Мураки, хоть и очень хотел. Он подождет, пока спящий сам не потянется к его теплу. Тогда он обнимет Кадзу, осторожно, чтобы не задеть рану. Ория ждал долго и без надежды, сможет подождать еще чуть-чуть. А пока ждет, будет смотреть на точеный профиль, платиновые волосы, длинные ресницы и узкие, чувственные губы. Он не прикоснется и пальцем, но смотреть ему никто не запретит.
Куклы сидели плотными рядами на бесконечных полках со всех сторон. Еще несколько штук лежали на полу. Среброволосый мальчик в коротких шортиках подошел к одной, взял на руки и прижал к себе, зарываясь большеглазым личиком в фарфор и шелк. Маленький мальчик и куклы. Множество кукол. Странная картина. Что-то в ней есть болезненное, словно бред шизофреника. Мальчик молчал, он не играл с куклой, не ласкал, не разговаривал с ней. Просто прижимал к щеке. Он не оторвался от этого увлекательного занятия, даже когда почувствовал за спиной чужое присутствие. Человек за спиной некоторое время молча наблюдал. Перемен не предвиделось. Мужчина шагнул вперед.
- Здравствуй, Кадзу, - Ладонь в перчатке опустилась на светлую голову, - Тебе нравится здесь?
- Здравствуй, Кадзу, - мальчик поднял серые глаза и серьезно посмотрел в лицо одноглазого красавца, - Я же здесь. А ты зачем пришел?
- Не знаю. Моя жизнь начинается со встречи с Саки. А это – твоя жизнь. Имеет ли она ко мне отношение? Не уверен. И не уверен, что хочу знать это, - Мураки взъерошил мягкие волосы.
Мальчик смотрел спокойно и серьезно, хотя задирать голову так высоко было неудобно. Мужчина опустился на одно колено и прижался лбом ко лбу ребенка.
- Кадзу, - это твои друзья?
- Нет. Это куклы. А друг мой – Ория-тян. Он занимается кендо. Ты его знаешь – он и твой друг.
- Думаешь, он помнит тебя?
- Ты же помнишь, хоть и не думаешь обо мне почти никогда, - пожал плечами мальчик.
- Да, я помню. Но мне теперь это все бесконечно далеко.
- Ты променял друзей на куклы. А ведь Ория-тян принимает тебя таким, какой ты есть, хоть ему и очень больно. А ты закрылся даже от него.
- Мне нужен Саки.
- Нет. Это ты был нужен Саки, - покачал головой ребенок и, положив теплую ладошку на бледную щеку, внимательно посмотрел в серые глаза за тонким стеклом стильных очков, - Саки – это средство, а цель твоя – Тцузуки-сан. Ты можешь говорить, что угодно, но кроме могучей жизненной силы, ты видел и его глаза. Они прекрасней, чем у куклы. Они живые.
- Его легче починить, чем куклу. А люди... люди слабы.
- И Ория-тян?
- И Ория. Впрочем, он сильнее многих. Но был бы он так же силен, как и Тцузуки-сан, я бы использовал его, как собираюсь использовать Тцузуки-сан.
- Я не хочу, что бы ты был таким, Кадзу. – Он обнял Мураки за шею одной рукой, во второй безжизненно висела кукла, - Не хочу.
- У меня нет выбора. Я такой.
Кукла с легким шелестом упала на пол, а маленький Кадзу обнял большого себя за шею обеими руками.
- А что потом, Кадзу? – мальчик вжался в доктора, - Потом-то что?
- Не знаю. Больше мне ничего не надо.
- Неправда! – маленькая, светлая голова осталась опущенной, детский крик разбился о могучую грудь, - Неправда, Кадзу! Если бы дело было только в этом, ты бы привязал синигами. Ты это знаешь.
Руки мужчины легли на трогательно-хрупкую спинку и прижали малыша к груди. Он был такой теплый. Мальчик уперся лбом в основание шеи и тихо и редко всхлипывал.
- Ты такой теплый, Кадзу, и у тебя теплые руки, - пожалуй, никто из них не мог сказать точно, с чьих губ сорвались эти слова.
Мураки Кадзутака прижимал к груди маленького Кадзу, который стоял на цыпочках и обеими руками обнимал сильную шею. Мальчик и мужчина. Возможно, впервые за очень долгое время Мураки чувствовал, позволил себе чувствовать тепло. Ледяной панцирь, который он не снимал даже наедине с собой, дал трещину. Даже внутри этого человека есть плачущий ребенок.
- Ты ведь специально не привязал Тцузуки-сан. И ты не хотел видеть его слезы. И поворачиваться спиной тоже необходимости не было. Почему ты не можешь просто жить?!
Ория не понял, что за звук коснулся сонного уха и разбудил его. Тихий... всхлип? Невозможно. Это же Кадзу! Какие всхлипы?! Глаза Ории стали необыкновенно большие и неверяще-удивленные, когда он увидел, как Кадзу лежал рядом – свернувшись и положив голову на грудь самурая. Длинные, аристократичные пальцы сжимали твердое плечо Ории. Это было как-то... немного... невероятно, вот самое подходящее слово. Ория очень медленно и осторожно повернул голову, он хотел увидеть лицо блондина. Происходило что-то очень странное, и длинноволосый хотел разобраться. Со своего ракурса сквозь серебро волос он видел только аккуратный нос и черные ресницы. Слишком черные. Возможно влажные. Но только возможно. Но и этого хватило, что бы лицо Кадзу казалось детским. За все те дни и ночи, что Ория хлопотал над раненным, ни разу лицо Мураки не было столь расслабленным. Правда и Ория не лежал рядом, держа его в своих объятиях. И голову Саки он еще не видел, кольнуло в самое сердце.
- Жить? Такой как я? – тихий шепот коснулся ключицы Ории, которая тут же покрылась гусиной кожей. Сердце Мибу сжалось и защемило.
- Кадзу, все хорошо, - прошептал он на ухо с красной бусиной в мочке, осторожно прижимая к себе крупное тело.
Мураки затих. А Ория долго не мог заснуть, обнимая друга. Такого Мураки он не видел уже очень давно и не верил себе, даже когда по раненному телу пробегала дрожь. «Как он похудел за эти дни». Ории было тепло. Он давно не ощущал тепло Мураки и тихо млел. Платиновые волосы едва не касались его губ. Эта близость, которую сейчас чувствовал Ория, была глубже и полней всего того, что он испытал в своей долгой и бурной жизни и того, что еще испытает. Жаль, Кадзу спит и не чувствует этого.
Глаза Ории щипало, а в горле стоял колючий комок. Он судорожно сжал плечи Мураки чуть сильнее, чем следовало, и шмыгнул носом. Мибу не заметил, как дрогнули ресницы друга. Мураки проснулся, но не выдал себя ничем. Его голова продолжала покоиться на сильной груди фехтовальщика, а пальцы сжимать смуглое плечо.
- Все хорошо, Кадзу, - сглотнув комок, прошептал Ория.
Блондин сделал вид, что не проснулся.
Проснулся Мураки, когда солнце стояло высоко. Ории не было, но рядом с футоном стоял столик с завтраком, и лежало сложенное кимоно с запиской сверху: «Кадзу, спи, ешь, поправляйся. Твоя одежда была испорчена, поэтому воспользуйся этим. Скоро буду. Ория». Доктор осмотрел рану и остался доволен: поправлялся он просто образцово. Спасибо Ории.
Кимоно оказалось слегка маловато. Пошатываясь, добрел до ширмы и сдвинул ее в сторону. На полу лежала подушка. Ория. Мураки улыбнулся и опустился на нее. Его лицо оказалось напротив лица Саки. Привычно положил ладонь на стекло. Но мысли его, к его же собственному удивлению, были обращены не к сводному брату, а к... Ории. «Он принимает тебя таким, какой ты есть» - всплыла фраза из сна. Мураки упрямо смотрел вперед, пока не заметил, что смотрит не столько на голову, сколько на искаженное отражение комнаты. Он опустил руку. Мураки Кадзутака не привык лукавить с собой. Себя он изучал и препарировал собственную душу с той же тщательностью и педантичностью, что и других. Спина, слишком плотно обтянутая ярким шелком (белое кимоно у Ории было только одно – погребальное) оставалась безупречно прямой. Доктор развернулся на 180 градусов и стал осматривать комнату. Он хотел посмотреть на эту комнату другими глазами. Эта комната, в которой он был уже не раз. Комната, в которой он знал каждую мелочь. Сегодня она смотрелась по-другому, хотя все было как обычно: пара мечей на подставке, бамбуковая перекладина, на которую Ория вешал на ночь кимоно (никаких шкафов и вешалок), футон у стены, круглая курительница, в тонкой рамке на рисовой бумаге каллиграфически начертаны 8 аспектов бусидо: верность, сыновья почтительность, долг и другие. Внезапно Мураки ощутил отсутствие Ории. Вот это уже было интересно. Может быть дело в том, что он впервые в этой комнате один? Комната была не просто традиционной до колик. Это была именно комната Ории. Мибу был в каждой вещи, в щелях между татами, в колокольчике на окне, силуэтах бамбука на ширме и даже в обеденном столике. Глядя на этот столик, Мурки почувствовал, как к нему возвращается аппетит. Он встал, поставил ширму на место и шагнул к столику. Узкий подол скользнул, открывая ногу по всей длине. Сенсей поморщился; Ория это специально сделал, наверняка хотел повеселиться, глядя на Мураки в кимоно.
Фасума с легким «вжик» скользнула в сторону, когда Мураки был на пол пути к цели. Ория с креслом на колесиках застыл в проеме.
- Привет, Кадзу, - длинноволосый самурай явно развлекался, разглядывая друга в ярком шелке.
Зрелище и впрямь не для слабонервных! Высокий сильный блондин с заострившимися чертами лица и выступающими больше обычного ключицами в темно-вишневом шелке, подчеркивающем нездоровую бледность. Широкие плечи стянуты гладкой тканью. Мощная грудь открытая чуть больше положенного (Ория конечно крут, но сложен чуть более... изящно, что ли) и нога, обнаженная на всю длину. Ня! Мечта домохозяек и школьниц! И пожалеют и пожелают.
- Привет, Ория. С каких пор тебе нужно это, - Мураки удерживает лицо и кивает на кресло, на сидении которого лежал белый костюм и аптечка. Ория понял, что сейчас это чудо техники на ручной тяге лучше не предлагать.
- Я принес одежду. Надеюсь, я правильно помню твой размер, - еще бы он не помнил. Кадзутака был единственным, кого Ория считал другом. Не клиентом, не партнером, а именно другом. Конечно, Мураки обращался к нему за помощью (не очень часто, так как не любил оставлять даже незначительные следы, а убирать Орию слишком большое расточительство), но это всегда была именно дружеская услуга.
Доктору удалось скрыть нетерпение и он, по крайней мере, внешне спокойно переоделся. Ория внутренне хихикал. Они хорошо знали друг друга.
Надев белые брюки и жемчужно-серую рубашку, Мураки снова почувствовал себя прежним.
- Думаю, тебе уже можно принимать ванну. Если хочешь, я распоряжусь, - Ория, под шумок загнавший кресло-каталку в угол, с невинным видом раскуривал свою трубку.
- Пожалуй, вечером, - в ванную очень хотелось, но ведь этот традиционалист специально сказал уже после того, как была застегнута последняя пуговица, - Спасибо, размер помнишь правильно. Что слышно?
- Пока ничего. Соотоме-сенсей признан убийцей, как ты и планирован. А лаборатория... Несчастный случай. Соотоме мертв, за оборудованием следить было не кому. Как следствие – взрыв. Никто же толком не знает, что там было за оборудование и какие реактивы.
Ория говорил ровно, но все эти воспоминания нахлынули на него, заставляя снова вспоминать дуэль с юным синигами, его отчаяние. И свое собственное, когда нашел растерзанного, едва дышащего друга. Ория до сих пор удивлялся, как Кадзу смог в таком состоянии так далеко уйти от огненного ада и при этом не попасться никому на глаза. И как он сам смог найти его вовремя. «Во что ты превратился, Кадзу?» Хотелось подойти и обнять, но фехтовальщик знал, чем это может закончиться, поэтому сказал:
- Тебе надо сменить повязку.
«Он это специально, я же только что переоделся» - Мураки красноречиво посмотрел на еду. Мибу поставил аптечку рядом с футоном и вышел за порцией для себя.
Ели они молча, хотя обычно Мураки любил поболтать во время еды. Но он уже устал. Силы возвращались быстро, но почти все время хотелось спать. «Похоже, я заработал еще и сотрясение».
- Спасибо, за еду. Я устал, пожалуй, лягу спать.
- Повязка.
- Хорошо, - доктор послушно стал расстегивать мелкие темные пуговицы.
Мураки привык к восхищенным и голодным взглядам. Его холодность служила прекрасной защитой от слишком откровенных и похабных разглядываний, да и от любых заигрываний. Женщины всех возрастов, от 5 и до 175 провожали его опостылевшими восхищенными взглядами, тихим шепотом и румянцем. Когда он обращался за помощью (как пройти, который час, где находится и т.д.) ему бросались услужить со всех ног. Мужчины тоже смотрели с восхищением. Мураки не был слащавым или самодовольным, поэтому ревность в темных глазах смотрящих на него где бы он не появился, рождалась крайне редко. Мураки привык, что его хотят. И не просто хотят, а хотят полностью. Хотят его внимания, одобрения и конечно любви. Хотели. И женщины, и девочки и даже мужчины. Не только одержимые гормонами мальчики, которым все равно с кем, как, где и сколько (те как раз не столько хотели, сколько стелились в немом обожании), но и зрелые мужчины, вышедшие из возраста экспериментов. Можно без преувеличения сказать – уникальный случай.
Мураки знал это, он пользовался этим. Он помнил взгляд Тцузуки при второй встрече. В первый раз синигами был охвачен горячкой преследования и слезы в серых глазах оказались слишком большой неожиданностью, что бы заметить что-то еще, а доброе сердце бога смерти уже было преисполнено сострадания и неловкости. Но во второй раз Мураки явился во всем великолепии и Тцузуки разглядел его. В аметистовых глазах были восхищение, изумление и волнение. Сенсей хорошо знал это волнение в мужских взглядах. Тогда он и решил воспользоваться этой сверхчувственностью синигами (что бы Мураки упустил возможность использовать чужую слабость!).
А сейчас это волнение было в темных глазах Ории, которые не отрывались от бледных пальцев, освобождающих круглые кусочки темной пластмассы из нитяных петель. Да-а... Расслабился самурай. Давно он уже не позволял Мураки увидеть свои чувства. Вовремя опускал или отводил глаза, менял тему, мастерски отвлекал внимание на другие предметы. Целый арсенал изящных и тонких трюков, которые забавляли и развлекали доктора. И вот теперь Ория так глупо открылся. Мураки твердо решил его наказать за это. К естественному для него желанию поиграть со своей куклой присоединилось что-то еще. Смутное чувство, навеянное последним сном.
Блондин поднял руки на уровень груди и, слегка склонив голову набок, стал расстегивать манжеты. Он умел делать это ненавязчиво сексуально. Медленно хрустящая ткань соскользнула с бледных плеч. Когда рубашка была небрежно сброшена, Мураки приглашающее посмотрел на Орию. Темная бровь выгнулась: Кадзу отбросил рубашку вместо того, чтобы аккуратно сложить? Колючий воздух царапал горло Ории, но внешне это никак не сказалось – он принял игру.
Ория осторожно принялся распутывать тугие кольца бинтов. Ему приходилось почти прижиматься щекой к могучему торсу, когда его руки перехватывали белый рулончик бинта за спиной друга. Показался ровный шов. Мураки внимательно смотрел. Смотреть было не удобно, и он изогнул торс.
- А ну, сядь! – Ория крепко схватил его плечи, темные глаза гневно сверкали, - Я принесу зеркало. Верно говорят, что нет пациентов хуже докторов.
- Неси, - легко согласился Мураки.
- Не будешь вертеться? – Ория все еще стоял на коленях, вцепившись в бледные плечи.
В ответ насмешливо вскинутая бровь.
Когда Ория вернулся с круглым зеркалом и тазом с горячей водой, Мураки сидел в той же позе, но вот только чуткие пальцы хирурга осторожно ощупывали малиновый рубец. Ория вздохнул, красноречиво закатив глаза, и развернул зеркало так, что бы доктор мог осмотреть шов.
- Отлично, завтра можно снимать швы.
Длинноволосый осторожно стал протирать мягкой тряпочкой, смоченной в горячей воде, область вокруг шва, стараясь не намочить шрам. После этого обтер весь торс. Раненный провел в постели четыре дня, конечно Ория вытирал его, но сейчас он мог сделать это более тщательно. Простая гигиеническая процедура. Вот только почему сердце самурая колотилось, словно попавшая в силки пичуга? Мураки, прикрыв глаза черными ресницами, наблюдал за своим хозяином, наслаждаясь ласковыми прикосновениями и довольно-таки успешными попытками Ории казаться невозмутимым. Руки фехтовальщика оказались неожиданно ласковыми и чуткими. На некоторое время оба выпали из бытия. Казалось время застыло, а реальность отодвинулась куда-то в другой мир. Этот мир с людьми, машинами, спешкой, политикой, смертью, рождением, подлостью и любовью остался где-то очень далеко, за невидимыми стенами, окружившими двоих мужчин. А в прозрачном коконе просторной комнаты остались лишь двое в целой реальности. Трепетное чувство одного и власть другого. Забота и безразличное обладание.
Ория закончил мыть пациента и стал накладывать свежую повязку. Вновь ему приходилось обнимать Мураки, перекладывая бинт за его спиной. Почти касаясь смуглой щекой широких пластин грудных мышц, вдыхал такой желанный, даже не смотря на примесь лекарств, запах. Больной и врач пахнут одними и теми же лекарствами, но пахнут по-разному. И сейчас Мураки пах не как доктор. Впрочем, Ория не мог вспомнить, что бы когда-нибудь его друг пах лекарствами. Серебристые волосы коснулись лица брюнета, заставив задержать дыхание. Руки Кадзу легли на его плечи. Ория застыл стоя на коленях перед ним и обхватив его руками с зажатым в них дурацким бинтом. Позиция, мягко говоря, двусмысленная.
- Потуже, Ория. Не бойся, мне не больно.
- Хо-хорошо, - нервно сглотнул тот и поднял голову, едва не коснувшись ртом тонких, чувственных губ: «Ох, доиграешься, Кадзу».
Интересная ситуация. Оба знали подоплеку. Оба знали правила игры, которую неожиданно начали. И оба знали чувства друг друга в этот момент. Мураки провоцировал, Ория делал вид: «Все не так» - и: «Я могу с этим справиться».
Не убирая лица от бледного лика гнусного провокатора (Фиг тебе, Кадзу, не дождешься) Ория придвинул собственное тело ближе к обманчиво-расслабленному торсу. Дыхание мужчин смешивалось, шелк не скрывал жар тела, и брюнет чувствовал тепло чужой груди в двух сантиметрах от своей собственной. «Развлекаешься, Кадзу? Думаешь наказать меня за то, что так хорошо знаю тебя? Я выдержу, не в первой». Воздух не хотел опускаться в легкие, а застрял где-то в горле. И тут Ория понял, что это не он принял вызов, а им манипулируют, что он идет по узкой дорожке, оставленной для него Мураки. Сложная гамма чувств холодным душем окатила длинноволосого.
Он все так же перебинтовывал блондина. Лицо в лицо, слишком близко, что бы разглядеть выражение глаз. И хоть внешне поведение Ории не изменилось, Мураки почувствовал, как его любимая кукла успокоилась и теперь просто старательно перевязывала его тело. Досада грязной пяткой наступила на самолюбие сенсея и вдавила в черную пропасть на месте души. Он хотел возобновить игру, ведь это он всегда решает, как и что должен чувствовать другой. Никто не уйдет от безумного гения, люди лишь куклы, которыми играет Мураки. Только так! (Белые начинают и выигрывают.)
Ория закончил перевязку, но руки блондина все еще лежали на его плечах. Темная бровь вопросительно вздернулась над непроницаемым взглядом. Мураки давно убил в себе все порывы, он научился очень быстро анализировать, решать и действовать не зависимо от собственных эмоций (да, у него есть эмоции). Даже те его поступки, которые казались спонтанными, были в большинстве своем продуманны. Что Мураки не терпел, так это непослушные игрушки. Терять контроль над ситуацией или над людьми было не просто неприятно, это было больно и страшно. Это было не простительно. А Ория вышел из под контроля. Может, временно, но ждать Мураки не собирался. Он привык контролировать и управлять и не собирается от этого отказываться. Не откажется и от Ории. Своего Ории. Своего предсказуемого, послушного и надежного Ории.
- Я закончил, Кадзу.
- Вижу. Спасибо, Ория, - Мураки стоило неимоверного труда тепло улыбнуться, а темная бровь поднялась еще выше.
- Ты, наверное, устал. Тебе пора ложиться, Кадзу.
Мураки едва сдерживает вспышку ярости: Ория слишком спокоен, он должен был произнести эту фразу деланно-безразлично, с теми неуловимыми интонациями, которые ласкали самолюбие сенсея и не заметными никому более. Но Мибу произнес легко, не опуская тонких ресниц, не нарочито изгибая изящную шею, даже без той по-восточному тонкой улыбки. Хотелось сжать пальцы на болевых точках этих широких, каменно-твердых плеч, оставляя синяки на безупречно-матовой коже и закричать в это впервые по-настоящему спокойное и оттого чужое лицо: «Ты мой!». Но такие иррациональные желания недостойны Мураки Кадзутака сенсея. Он всегда был с Орией независимо насмешлив и так будет всегда. Потому, что этот красавчик эпохи Токугава был самым близким ему человеком. И Кадзу давал ему это понять, в своей манере конечно. И он ни за что не отпустит Орию и ничему не позволит измениться.
Мураки отпустил плечи Ории. Заминка была слишком незначительной, что бы Ория смог разгадать все его эмоции и мысли в этот момент. А то, что он все же уловил..., что ж иногда можно позволить себе быть щедрым. В конце концов, доктор был жив и в безопасности благодаря владельцу ресторана. А главное – это то, что сейчас стояло за ширмой в дальнем углу. Мураки может быть благодарным. С Орией.
Сегодня Ория смог противиться, поэтому нет смысла оставаться в его комнате. Свой временный триумф пусть празднует в одиночестве. Тем более что сам Мураки буквально разрывался от эмоций, но не собирался показывать это своей любимой кукле. Сенсей встал и взял рубашку. Ория поднялся одновременно с ним, размышляя о том, что Казду сделает напоследок. В конце концов, этот человек всегда оставлял последнее слово за собой. Но Мураки удивил его, молча направившись к двери. Мибу подкатил коляску к выходу. Раненный красноречиво посмотрел на нее, но все же сел, позволяя новому Ории отвезти его в комнату с европейской кроватью.
Длинноволосый владелец ресторана вернулся в свою комнату после того, как уложил Мураки в кровать и лег на свой футон. Сегодня он не будет бдеть всю ночь у постели Кадзу. Что-то изменилось, и Ория пока не понял что именно. Возможно, изменился Кадзу, возможно он сам, возможно отношения между ними. Мибу зябко поежился и укрылся одеялом. В горле было сухо и что-то клокотало. Зачем Кадзу сделал это? Длинные сильные пальцы легли на изящно очерченный рот. Крушение всех планов, ранение, возможно сотрясение мозга, лекарства, голова Саки – слишком много для одного человека, может, Кадзу просто сорвался? А завтра-послезавтра все вернется на круги своя? Ория спал мало, плохо и беспокойно.
Детская комната Мураки в особняке родителей, сам он в форме старшей школы. На комоде рядом с декоративной тарелкой безучастно сидит фарфоровая кукла. Все было как в тот проклятый день, когда чудовище пришло что бы разрушить его жизнь.
- Знакомьтесь – это Кадзутака, - голос старого верного слуги заставил его резко обернуться.
- Ты?! – подросток едва не задохнулся, взглянув в фиалковые глаза.
- Приятно познакомиться, Кадзутака. Меня зовут Асато.
Мураки вскочил, обливаясь холодным потом. Досматривать этот сон желания не было. Он и так помнил слова маленького Кадзу: «Саки средство, а цель твоя – Тцузуки-сан». Вот только соглашаться с этим он не собирался.
Хотелось пить, горло напоминало наждачную бумагу, он повертелся на кровати. Кажется, предусмотрительный Ория впервые в жизни допустил просчет. В комнате не было ни тумбочки, ни стола, ни даже стула. Но что самое печальное: не было воды. Мураки встал с кровати и, пошатываясь, направился к двери. Фасума с тихим шелестом сдвинулась в сторону от легкого толчка, а доктор некоторое время держался за нее, пережидая неожиданный озноб. Рядом раздался такой же шелест и, в открывшемся рядом проеме показался заспанный Ория.
- Что случилось, Кадзу? Почему ты встал? – в голосе хриплом ото сна звучала искренняя тревога.
- Воды, - с трудом прохрипел Мураки, его снова качнуло. В тот же миг сильные, надежные руки сомкнулись вокруг него. Ория доволок мокрого от пота и трясущегося блондина до кровати и бережно уложил, неожиданно ставшего покорным, маньяка в постель.
- Я принесу, прости это моя вина.
Ория вернулся очень быстро. Он поддерживал стакан одной рукой пока Кадзу жадно пил прохладную воду, а второй придерживал светлый затылок.
- Что случилось, Кадзу? Тебе приснился кошмар? Хочешь, я побуду с тобой?
В ответ Мураки медленно покачал головой. Он хотел разобраться в себе, и для этого свидетели ему были не нужны. А Ория меньше всего. Он слышал, как задвинулась за длинноволосым фасума, но никак не отреагировал. Хирург был полностью сосредоточен на собственной душе. Похоже, Тцузуки-сан стал его навязчивой идеей. Тот, кому предназначалась роль подопытной морской свинки каким-то непостижимым образом смог завладеть ледяным кристаллом в белой груди Мураки сенсея. В темноте перед ним ясно предстали фиолетовые глаза. Эти глаза, которые совершенно не умели скрывать свои чувства, преследовали доктора и наяву и во сне. Лгать себе не имело смысла, и он снова стал расчленять свои чувства безжалостным скальпелем холодных мыслей.
Итак, Тцузуки-сан. Является ли он для доктора чем-то большим подопытной морской свинки? В аметистовых глазах всегда было так легко читать чувств и мысли. И Мураки стремился внести в них смятение при каждом удобном случае. В конце концов, это было необходимо для достижения цели – тело для Саки. Вот только ему нравилось играть с синигами. Нравилось смущать, злить, тревожить и даже причинять боль. Истинное насаждение касаться смуглой кожи и ощущать ответную дрожь, обращать эмоции наивного бога смерти на себя. Значит, он...
Спина Ории затекла от неудобного положения, но сменить позу он не решался, боясь потревожить Кадзу. Дыхание, к которому он прислушивался через бумажную стенку, не было дыханием спящего человека. Что-то снова пошло не так. Кадзу, мучающийся от ночных кошмаров, как-то не соответствовал представлениям самурая о своем друге детства. Ория до утра ломал голову, но так ни до чего не додумался. Как следствие; новый день он встречал в прескверном настроении и с мешками под глазами. Утренняя тренировка не принесла обычного удовлетворения, но он упрямо довел ее до конца.
Под утро Мураки снова уснул. Сон был рваным, мутным и незапоминающимся. Единственное, что он помнил – фарфоровые лица кукол и аметистовые глаза синигами.
Ория принес завтрак, на его лице ясно читались следы бессонной ночи. Доктор понял, что его друг провел ночь, скорчившись под дверью, словно верный пес. Спрашивать о событиях этой ночи фехтовальщик не стал, за что Мураки был ему искренне благодарен. Благодарность его приняла угрожающие размеры, когда Ория предложил ванну, и он с радостью принял предложение.
Бочка стояла так, что бы можно было любоваться традиционным бамбуковым фонтанчиком. Мураки забрался в бочку с помощью Ории, осмотрел резиновую повязку на ране и лукаво глянул в темные глаза Мибу.
- Ория, не хочешь со мной принять ванну?!
- Можно, - Ория равнодушно пожал плечами, не глядя на блондина, и потянул оби.
Мураки наблюдал за ним из-под опущенных ресниц. Он был крайне доволен, сегодня Ория снова стал прежним, почти родным Орией. Пожалуй, сегодня он не будет дразнить свою любимую куклу
Автор: Лютый зверь
Категория/Рейтинг: G
Жанр: романтиш, наверное.
Пары/Персонажи: - Мураки/Ория
Статус: - закончен
Предупреждение: - .
Содержание: - Мураки очнулся после пожара в лаборатории
Дисклеймер: - не мое, не имею, не претендую
От автора: Вторую часть я так и не написал, поэтому статус законченного
Размещение: - только с моего согласия
читать дальше
Сны и Куклы
А вот не будет вам действия!
Мураки Кадзутака медленно открыл глаза. Над ним был мутный потолок, который зачем-то норовил развернуться вокруг своей оси. Во рту было сухо и приторно сладко, а в ушах стоял равномерный гул. «Обширная кровопотеря» - поставил он сам себе диагноз.
- Кадзу, ты как? – странный, гулкий голос буравчиком вгрызался в мозг, минуя уши, в которых был, как минимум килограмм ваты, - Кадзу, ты меня слышишь?
- Слышу, - прохрипел он, и колючий воздух тут же оцарапал его горло.
Красно-черное пятно появилось в поле зрения и приобрело смутно-человекообразную форму. Доктор не мог сфокусировать взгляд: «Похоже на остаточное действе сильного обезболивающего», но, ни на миг не сомневался, что перед ним Ория. Сухих губ коснулся твердый край керамической чашки. Что-то горячее и вкусное полилось на язык, и Мураки сделал глоток.
Три полупрозрачных светильника, пока он пил, наконец, слились в один. А бледное пятно над ним приобрело вполне человеческий вид, сформировавшись во встревоженное лицо Ории. Кое как допив чашку, Мураки оглядел себя. Он лежал на стандартной европейской кровати (Это в доме Ории! Почему-то он не сомневался, что находится именно в доме Ории) бережно укрытый легким покрывалом. От его руки к металлическому штативу тянулась тонкая, гибкая трубка капельницы. Мураки приподнял край одеяла и посмотрел на тщательно перетянутый торс. Что-то одобрительно-благодрно буркнул, кивнув Ории, и снова уснул.
Ория осторожно убрал тусклую серебряную прядь с бледного, даже для Мураки лица. Что ж, он сделал все, что мог. Дальше все зависело от самого Мураки. И хотя длинноволосый владелец сомнительного ресторана не сомневался в том, что его друг выздоровеет (он видел и более тяжелые ранения), все равно волновался. Многое зависело от желания жить. Ория медленно наклонился к самому лицу, внимательно и тревожно вглядываясь в него. Дыхание спящего было слабым, но ровным. Кожа бледнее обычного и холодная, но сухая. Самурай коснулся губами высокого лба. Температуры нет.
Сам Ория от постоянных полуночных бдений у кровати блондина выглядел так, что хоть ложись рядом с Мураки, за родного сойдет. Связи Мибу позволили ему получить донорскую кровь, лекарства и высококачественную операцию прямо в Ко Каку Рю.
- Ох, Кадзу. Держись. Пожалуйста, не умирай.
Через час Ория спал, положив голову на скрещенные руки и сжимая длинные, белые пальцы в своей ладони.
В чернильной, вязкой темноте бесшумно падала роскошная фарфоровая кукла. В полной тишине она столкнулась с невидимой преградой, подпрыгнула и замерла, отбросив в абсолютной черноте резкую, белую тень. Также бесшумно и медленно рядом упала еще одна: ворох тончайших кружев и бархата. Потом еще одна: золотые локоны, шелк и ленты. Потом еще одна. И еще. Они падали безмолвные и равнодушные в непроницаемой мгле, не имеющей ни стен, ни дна. Падали вокруг Мураки откуда-то сверху. Молчаливые и покорные, они замирали в той позе, в которой их настигло падение.
Доктор бесстрастно наблюдал за вырастающей вокруг него стеной. А потом все вспыхнуло яростным пламенем. Посреди огненного ада стоял молодой человек в юката, подняв изящные руки над головой.
Жар подступил вплотную, бок ныл, густые, темные капли крови разбивали голову об пол возле белоснежных ботинок. Мураки бесила его беспомощность. Сильней огней Тооды, сильней слепящей боли в боку его бесило то, что он никак не мог повлиять на ситуацию. Прекрасный синигами его не слышал, замкнутый в темнице отчаянья и вины. Сенсей мог до хрипоты кричать ему, шептать, умолять, приказывать, но... Он упустил момент. Он допустил ошибку. Он переоценил свою власть над ясноглазым. И сейчас был абсолютно беспомощен. А прекрасная статуя с пустыми глазами опустилась на колени и, задрав голову, наблюдала за плавными движениями бронзовых колец Великого Змея в огнях неистового пламени.
- Жги меня, Тоода. Выжги само существование мое, - бессильно лежащие на коленях руки дрогнули и плавно взмыли вверх.
В равнодушных глазах мертвой головы играли отблески мистического огня.
Мураки открыл глаза. Вновь он смотрел на знакомый потолок. Пальцам было жарко. Доктор глянул вниз и увидел причину. По тонким губам заскользила легкая тень улыбки. Ория. Его верный самурай. Длинные, жесткие волосы разметались по сильным плечам, опутанными ярким шелком. Тонкое лицо осунулось и заострилось, а под глазами залегли густые тени. Пальцы Мураки едва заметно дрогнули, и Ория тут же поднял голову.
- Доброе утро, Ория. Ты ничем мне не поможешь, если сляжешь рядом. Иди, отдыхай. Это распоряжение врача, - голос Мураки был слабым с заметной хрипотцой, но твердым.
- Как ты, Кадзу! – встревоженный и всклоченный спросонья Ория был трогателен и мил.
- Хорошо. Расскажи и иди отдыхать, - чихал Мураки на милый вид. Он очень хотел остаться один.
- Я нашел тебя недалеко от этого ада. Принес сюда. Вызвал одного смышленого и неболтливого доктора. Он сделал все необходимое, а дальше я ухаживал за тобой сам. Больше никто ничего не знает. Если ты скажешь, я убью врача.
- Пока не надо. Что он прописал?
- Вот. – Ория протянул рецепты, таблетки и ампулы.
- Сойдет. Иди отдыхать. Смотреть на тебя страшно.
Ория послушно вышел. Он знал, что спор ничего не даст, только растревожит раненого. Кроме того, он и, правда, вымотался. Сейчас Кадзу в безопасности и, наверняка, не доволен, что его видят слабым.
Мураки снова уснул. Ему в который раз снились куклы и Тцузуки. Тцузуки с ножом, по лезвию которого стекала густая, горячая, яркая кровь. Кровь Мураки. «Пойдем со мной, Мураки.» Эта фраза звучала на все лады, а Тцузуки сменял обличия в каком-то сумасшедшем калейдоскопе: «Пойдем со мной, Мураки» - распятый на пентаграмме в расстегнутой рубашке и босой. «Пойдем со мной, Мураки» - в темном плаще и солнцезащитных очках залитый знойным солнцем среди холмов Нагасаки. «Пойдем со мной, Мураки» - смущено ерзающий на стуле в форме дилера казино. «Пойдем со мной, Мураки» - в мятом пиджаке среди алых роз в лучах заката. «Пойдем со мной, Мураки» - сидящий на татами в тонком светлом кимоно, один рукав спущен, смуглое плечо матово поблескивает, а рука с раскрытой ладонью протянута к Мураки. «Пойдем со мной, Мураки» - обнаженный, с запрокинутой головой в объятиях бархатной тьмы. «Пойдем со мной, Мураки» - огромные фиолетовые глаза, в которые доктор падал целую вечность.
Ория раздвинул фасума. Мураки повернул голову на звук, безразлично посмотрел на Орию. Поднос в руках последнего доктора не заинтересовал. Владельцу ресторана было достаточно одного взгляда, чтобы понять – с разговорами лучше подождать. Он достаточно хорошо знал своего друга детства и безошибочно отличал ледяной панцирь его самообладания от безразличия. Он упрямо протянул поднос и установил его на кровати. Мураки послушно приподнялся и, опираясь на подушки, занял полусидящее положение. Ел вяло. Ория, пребывавший все эти дни в промежуточном состоянии между отчаянием и надеждой, разрывался от желания поговорить с Кадзу. Но не решался. Раньше когда Мураки не хотел говорить, то спокойно обрывал разговор и с безразличным видом отодвигался сам, когда не хотел физического контакта (а он его никогда не хотел, если конечно не он был инициатором). Что Мураки сделает сейчас, когда он в таком состоянии Ория даже приблизительно не знал и хотел оставаться в неведении. Он молча и бесстрастно сидел рядом, чувствуя себя неловко и тупо смотрел на поднос. Время тянулось медленно, мучительно вытягивая из Ории серебряную нить его души и наматывая ее на бесконечный палец.
- Ория, - неожиданно сказал раненый маньяк, чуть не заставив беднягу вздрогнуть, - Когда ты нашел меня, - пристальный взгляд серых глаз со стальным блеском, - рядом со мной ничего не было?
- Было, - Ория смотрел на бледные руки доктора, - я хотел вернуть тебе после того, как ты поправишься. Не хотел, чтобы ты волновался, тебе сейчас вредно, Кадзу, – Ория протянул пожелтевшую фотографию, - Тела не нашли, возможно, он жив. Остальное в моей комнате.
- Остальное, - Мураки вскинул голову, лицо его оживилось, - остальное. Принеси.
- Не могу. Я все установил, и сдвигать с места...
- Установил?! – Мураки оживал на глазах, он отодвинул поднос и приподнял одеяло, - Тогда веди.
- Тебе нельзя, - Ория схватил друга за руку держащую одеяло, второй рукой вцепился в белое плечо и попытался уложить назад, - Вот поэтому я и молчал.
- Ория, - Мураки не собирался спорить, - веди. Для меня сейчас это лучшее лекарство.
Самурай вздохнул и подставил плечо. Ему хотелось наорать на бестолкового Кадзу и, если надо, привязать к кровати и кормить с ложечки. Но, как гласит поговорка: «Самурай улыбается раз в 7 лет и то одной половиной рта». Ория не хотел терять лицо, а перед этим отморозком тем более. Отморозок навалился всем весом на него, обхватив рукой надежные плечи. Ория повел его, бережно поддерживая за талию: «Надо было взять кресло, но ведь сейчас он не будет ждать ни секунды, если отлучусь, этот ненормальный поползет сам. Вот ведь приспичило». Мураки даже не побеспокоился хоть что-то на себя накинуть, так и шел – в трусах и бинтах.
К счастью, комната оказалась рядом. Ория сдвинул фасума и почти внес Мураки внутрь. Комната Ории была обставлена традиционно до икоты. Хоть сейчас в журнал «Традиции и история Японии». В дальнем углу стояла ширма, на белой поверхности которой чернели силуэты бамбука. Раньше она стояла в другой стороне. Мураки потянулся туда.
- О-ой! Кадзу, спокойнее, уже пришли, - Ория доволок доктора до ширмы, усадил и сдвинул нарисованный бамбук в сторону.
- Ория... – Мураки смотрел на открывшуюся ему картину с фантастическим благоговением (только у него этот опутанный проводами кошмар мог вызвать восхищение).
Ория решил сделать вид, что ничего не слышит. Угадайте, на ком сорвет досаду за проявленные чувства непробиваемый сенсей Токийской больницы.
- Мой первый аппарат поддержания жизни, - Мураки дотянулся до жуткой вещи и положил ладонь на стекло, - Откуда он? Неужели ты хранил его все эти годы?
- Да, – Мибу небрежно пожал плечами, - Когда я нашел тебя с головой в обнимку, то вспомнил об этом, - Ория лгал. Он никогда не забывал. Он даже изредка приходил в чулан, где касался кончиками пальцев механического монстра, - И, вот.
- Спасибо, Ория. Ты сделал больше, чем спас мне жизнь, ты вернул мне смысл жизни.
- Смысл? – Ория выглядел сбитым с толку, - Я думал... – Он смотрел на старую фотографию.
- Нет, - Кадзу был в великолепном расположении духа, даже кожа его приобрела прежний оттенок, - Он средство.
- Но ты говорил: «Возлюбленный мой», – Ория с одной стороны боялся поверить, а с другой боялся упустить шанс хоть что-то узнать о своем крайне скрытом друге, раз уж так повезло, и Мураки неожиданно разговорился. В том, что рано или поздно за свое любопытство придется расплачиваться, Ория не сомневался.
- Говорил. И это так. И как возлюбленный мой он умрет ради меня. Я вновь заставлю его желать смерти. И не просто смерти, а смерти от моих рук. И тогда... Саки, подожди еще немного...
- Кадзу! Немедленно ложись! – Самурая не на шутку встревожило резко побледневшее лицо доктора, - Ты перевозбудился, сейчас рана откроется. Вот поэтому я и не хотел говорить раньше времени.
Ория рекордно быстро раскатал футон и уложил дрожащего и взмокшего пациента.
- Глупый Ория, ты не понимаешь, - голос Мураки ослаб и сипел, - Теперь, когда я знаю, что не все потерянно, я выздоровею в 2 раза быстрее. Тем более что эта машина сгодится лишь на первое время. Мне нужно оправиться как можно быстрее, чтобы создать новую лабораторию.
- Даже не знаю, как сказать. О том, что ты жив... нет, что ты там вообще был никто не знает. А, кроме того, врач, кровь, операция, кое-что для машины. Да еще 10 женских трупов. В общем, я не уверен, что смогу сейчас начать. Нужно подходящее время...
- Не стоит, - Мураки лежал расслабленный и одновременно сдержанный, - Я не буду делать лабораторию тут. Возлюбленный мой отвечает за Нагасаки. Туда его и заманивать не придется.
Несмотря на болезненную бледность и слабый голос, это был тот самый Мураки Кадзутака – гениальный доктор Токийской больницы и сумасшедший маньяк (кому как повезет столкнуться с ним). Только Ория мог разглядеть, как на самом деле доволен сейчас этот человек. В мыслях брюнет сравнивал его с объевшимся чужих сливок котом.
Длинные, черные ресницы опустились, закрывая серые глаза. Тихое ровное дыхание уснувшего человека коснулось слуха Ории. Он смотрел на блондина. Кадзу в его кровати. Сказали бы ему неделю назад, он бы даже не разозлился, просто рассмеялся. Ория мягко поднялся и подошел к бамбуковой перекладине у изголовья. В конце концов, это его комната и его постель. Он снял кимоно и продел в рукава бамбуковый шест. Кадзу ранен, ему сейчас нужно тепло, тем более что сейчас он явно перестарался. А футон не самая теплая постель. Кресло-каталку он принесет завтра, и завтра Кадзу будет спать на невозможно высокой кровати, купленной специально для него, а пока... Ория закончил разглаживать яркую ткань и подошел к спящему со стороны здорового бока, осторожно поднял край одеяла и лег рядом. «Кадзу ранен, а я счастлив» - кольнула незваная мысль. Прогонять ее не стал, терзаться раскаянием тоже. Ория принимал себя таким, какой есть. Он не стал прижиматься к Мураки, хоть и очень хотел. Он подождет, пока спящий сам не потянется к его теплу. Тогда он обнимет Кадзу, осторожно, чтобы не задеть рану. Ория ждал долго и без надежды, сможет подождать еще чуть-чуть. А пока ждет, будет смотреть на точеный профиль, платиновые волосы, длинные ресницы и узкие, чувственные губы. Он не прикоснется и пальцем, но смотреть ему никто не запретит.
Куклы сидели плотными рядами на бесконечных полках со всех сторон. Еще несколько штук лежали на полу. Среброволосый мальчик в коротких шортиках подошел к одной, взял на руки и прижал к себе, зарываясь большеглазым личиком в фарфор и шелк. Маленький мальчик и куклы. Множество кукол. Странная картина. Что-то в ней есть болезненное, словно бред шизофреника. Мальчик молчал, он не играл с куклой, не ласкал, не разговаривал с ней. Просто прижимал к щеке. Он не оторвался от этого увлекательного занятия, даже когда почувствовал за спиной чужое присутствие. Человек за спиной некоторое время молча наблюдал. Перемен не предвиделось. Мужчина шагнул вперед.
- Здравствуй, Кадзу, - Ладонь в перчатке опустилась на светлую голову, - Тебе нравится здесь?
- Здравствуй, Кадзу, - мальчик поднял серые глаза и серьезно посмотрел в лицо одноглазого красавца, - Я же здесь. А ты зачем пришел?
- Не знаю. Моя жизнь начинается со встречи с Саки. А это – твоя жизнь. Имеет ли она ко мне отношение? Не уверен. И не уверен, что хочу знать это, - Мураки взъерошил мягкие волосы.
Мальчик смотрел спокойно и серьезно, хотя задирать голову так высоко было неудобно. Мужчина опустился на одно колено и прижался лбом ко лбу ребенка.
- Кадзу, - это твои друзья?
- Нет. Это куклы. А друг мой – Ория-тян. Он занимается кендо. Ты его знаешь – он и твой друг.
- Думаешь, он помнит тебя?
- Ты же помнишь, хоть и не думаешь обо мне почти никогда, - пожал плечами мальчик.
- Да, я помню. Но мне теперь это все бесконечно далеко.
- Ты променял друзей на куклы. А ведь Ория-тян принимает тебя таким, какой ты есть, хоть ему и очень больно. А ты закрылся даже от него.
- Мне нужен Саки.
- Нет. Это ты был нужен Саки, - покачал головой ребенок и, положив теплую ладошку на бледную щеку, внимательно посмотрел в серые глаза за тонким стеклом стильных очков, - Саки – это средство, а цель твоя – Тцузуки-сан. Ты можешь говорить, что угодно, но кроме могучей жизненной силы, ты видел и его глаза. Они прекрасней, чем у куклы. Они живые.
- Его легче починить, чем куклу. А люди... люди слабы.
- И Ория-тян?
- И Ория. Впрочем, он сильнее многих. Но был бы он так же силен, как и Тцузуки-сан, я бы использовал его, как собираюсь использовать Тцузуки-сан.
- Я не хочу, что бы ты был таким, Кадзу. – Он обнял Мураки за шею одной рукой, во второй безжизненно висела кукла, - Не хочу.
- У меня нет выбора. Я такой.
Кукла с легким шелестом упала на пол, а маленький Кадзу обнял большого себя за шею обеими руками.
- А что потом, Кадзу? – мальчик вжался в доктора, - Потом-то что?
- Не знаю. Больше мне ничего не надо.
- Неправда! – маленькая, светлая голова осталась опущенной, детский крик разбился о могучую грудь, - Неправда, Кадзу! Если бы дело было только в этом, ты бы привязал синигами. Ты это знаешь.
Руки мужчины легли на трогательно-хрупкую спинку и прижали малыша к груди. Он был такой теплый. Мальчик уперся лбом в основание шеи и тихо и редко всхлипывал.
- Ты такой теплый, Кадзу, и у тебя теплые руки, - пожалуй, никто из них не мог сказать точно, с чьих губ сорвались эти слова.
Мураки Кадзутака прижимал к груди маленького Кадзу, который стоял на цыпочках и обеими руками обнимал сильную шею. Мальчик и мужчина. Возможно, впервые за очень долгое время Мураки чувствовал, позволил себе чувствовать тепло. Ледяной панцирь, который он не снимал даже наедине с собой, дал трещину. Даже внутри этого человека есть плачущий ребенок.
- Ты ведь специально не привязал Тцузуки-сан. И ты не хотел видеть его слезы. И поворачиваться спиной тоже необходимости не было. Почему ты не можешь просто жить?!
Ория не понял, что за звук коснулся сонного уха и разбудил его. Тихий... всхлип? Невозможно. Это же Кадзу! Какие всхлипы?! Глаза Ории стали необыкновенно большие и неверяще-удивленные, когда он увидел, как Кадзу лежал рядом – свернувшись и положив голову на грудь самурая. Длинные, аристократичные пальцы сжимали твердое плечо Ории. Это было как-то... немного... невероятно, вот самое подходящее слово. Ория очень медленно и осторожно повернул голову, он хотел увидеть лицо блондина. Происходило что-то очень странное, и длинноволосый хотел разобраться. Со своего ракурса сквозь серебро волос он видел только аккуратный нос и черные ресницы. Слишком черные. Возможно влажные. Но только возможно. Но и этого хватило, что бы лицо Кадзу казалось детским. За все те дни и ночи, что Ория хлопотал над раненным, ни разу лицо Мураки не было столь расслабленным. Правда и Ория не лежал рядом, держа его в своих объятиях. И голову Саки он еще не видел, кольнуло в самое сердце.
- Жить? Такой как я? – тихий шепот коснулся ключицы Ории, которая тут же покрылась гусиной кожей. Сердце Мибу сжалось и защемило.
- Кадзу, все хорошо, - прошептал он на ухо с красной бусиной в мочке, осторожно прижимая к себе крупное тело.
Мураки затих. А Ория долго не мог заснуть, обнимая друга. Такого Мураки он не видел уже очень давно и не верил себе, даже когда по раненному телу пробегала дрожь. «Как он похудел за эти дни». Ории было тепло. Он давно не ощущал тепло Мураки и тихо млел. Платиновые волосы едва не касались его губ. Эта близость, которую сейчас чувствовал Ория, была глубже и полней всего того, что он испытал в своей долгой и бурной жизни и того, что еще испытает. Жаль, Кадзу спит и не чувствует этого.
Глаза Ории щипало, а в горле стоял колючий комок. Он судорожно сжал плечи Мураки чуть сильнее, чем следовало, и шмыгнул носом. Мибу не заметил, как дрогнули ресницы друга. Мураки проснулся, но не выдал себя ничем. Его голова продолжала покоиться на сильной груди фехтовальщика, а пальцы сжимать смуглое плечо.
- Все хорошо, Кадзу, - сглотнув комок, прошептал Ория.
Блондин сделал вид, что не проснулся.
Проснулся Мураки, когда солнце стояло высоко. Ории не было, но рядом с футоном стоял столик с завтраком, и лежало сложенное кимоно с запиской сверху: «Кадзу, спи, ешь, поправляйся. Твоя одежда была испорчена, поэтому воспользуйся этим. Скоро буду. Ория». Доктор осмотрел рану и остался доволен: поправлялся он просто образцово. Спасибо Ории.
Кимоно оказалось слегка маловато. Пошатываясь, добрел до ширмы и сдвинул ее в сторону. На полу лежала подушка. Ория. Мураки улыбнулся и опустился на нее. Его лицо оказалось напротив лица Саки. Привычно положил ладонь на стекло. Но мысли его, к его же собственному удивлению, были обращены не к сводному брату, а к... Ории. «Он принимает тебя таким, какой ты есть» - всплыла фраза из сна. Мураки упрямо смотрел вперед, пока не заметил, что смотрит не столько на голову, сколько на искаженное отражение комнаты. Он опустил руку. Мураки Кадзутака не привык лукавить с собой. Себя он изучал и препарировал собственную душу с той же тщательностью и педантичностью, что и других. Спина, слишком плотно обтянутая ярким шелком (белое кимоно у Ории было только одно – погребальное) оставалась безупречно прямой. Доктор развернулся на 180 градусов и стал осматривать комнату. Он хотел посмотреть на эту комнату другими глазами. Эта комната, в которой он был уже не раз. Комната, в которой он знал каждую мелочь. Сегодня она смотрелась по-другому, хотя все было как обычно: пара мечей на подставке, бамбуковая перекладина, на которую Ория вешал на ночь кимоно (никаких шкафов и вешалок), футон у стены, круглая курительница, в тонкой рамке на рисовой бумаге каллиграфически начертаны 8 аспектов бусидо: верность, сыновья почтительность, долг и другие. Внезапно Мураки ощутил отсутствие Ории. Вот это уже было интересно. Может быть дело в том, что он впервые в этой комнате один? Комната была не просто традиционной до колик. Это была именно комната Ории. Мибу был в каждой вещи, в щелях между татами, в колокольчике на окне, силуэтах бамбука на ширме и даже в обеденном столике. Глядя на этот столик, Мурки почувствовал, как к нему возвращается аппетит. Он встал, поставил ширму на место и шагнул к столику. Узкий подол скользнул, открывая ногу по всей длине. Сенсей поморщился; Ория это специально сделал, наверняка хотел повеселиться, глядя на Мураки в кимоно.
Фасума с легким «вжик» скользнула в сторону, когда Мураки был на пол пути к цели. Ория с креслом на колесиках застыл в проеме.
- Привет, Кадзу, - длинноволосый самурай явно развлекался, разглядывая друга в ярком шелке.
Зрелище и впрямь не для слабонервных! Высокий сильный блондин с заострившимися чертами лица и выступающими больше обычного ключицами в темно-вишневом шелке, подчеркивающем нездоровую бледность. Широкие плечи стянуты гладкой тканью. Мощная грудь открытая чуть больше положенного (Ория конечно крут, но сложен чуть более... изящно, что ли) и нога, обнаженная на всю длину. Ня! Мечта домохозяек и школьниц! И пожалеют и пожелают.
- Привет, Ория. С каких пор тебе нужно это, - Мураки удерживает лицо и кивает на кресло, на сидении которого лежал белый костюм и аптечка. Ория понял, что сейчас это чудо техники на ручной тяге лучше не предлагать.
- Я принес одежду. Надеюсь, я правильно помню твой размер, - еще бы он не помнил. Кадзутака был единственным, кого Ория считал другом. Не клиентом, не партнером, а именно другом. Конечно, Мураки обращался к нему за помощью (не очень часто, так как не любил оставлять даже незначительные следы, а убирать Орию слишком большое расточительство), но это всегда была именно дружеская услуга.
Доктору удалось скрыть нетерпение и он, по крайней мере, внешне спокойно переоделся. Ория внутренне хихикал. Они хорошо знали друг друга.
Надев белые брюки и жемчужно-серую рубашку, Мураки снова почувствовал себя прежним.
- Думаю, тебе уже можно принимать ванну. Если хочешь, я распоряжусь, - Ория, под шумок загнавший кресло-каталку в угол, с невинным видом раскуривал свою трубку.
- Пожалуй, вечером, - в ванную очень хотелось, но ведь этот традиционалист специально сказал уже после того, как была застегнута последняя пуговица, - Спасибо, размер помнишь правильно. Что слышно?
- Пока ничего. Соотоме-сенсей признан убийцей, как ты и планирован. А лаборатория... Несчастный случай. Соотоме мертв, за оборудованием следить было не кому. Как следствие – взрыв. Никто же толком не знает, что там было за оборудование и какие реактивы.
Ория говорил ровно, но все эти воспоминания нахлынули на него, заставляя снова вспоминать дуэль с юным синигами, его отчаяние. И свое собственное, когда нашел растерзанного, едва дышащего друга. Ория до сих пор удивлялся, как Кадзу смог в таком состоянии так далеко уйти от огненного ада и при этом не попасться никому на глаза. И как он сам смог найти его вовремя. «Во что ты превратился, Кадзу?» Хотелось подойти и обнять, но фехтовальщик знал, чем это может закончиться, поэтому сказал:
- Тебе надо сменить повязку.
«Он это специально, я же только что переоделся» - Мураки красноречиво посмотрел на еду. Мибу поставил аптечку рядом с футоном и вышел за порцией для себя.
Ели они молча, хотя обычно Мураки любил поболтать во время еды. Но он уже устал. Силы возвращались быстро, но почти все время хотелось спать. «Похоже, я заработал еще и сотрясение».
- Спасибо, за еду. Я устал, пожалуй, лягу спать.
- Повязка.
- Хорошо, - доктор послушно стал расстегивать мелкие темные пуговицы.
Мураки привык к восхищенным и голодным взглядам. Его холодность служила прекрасной защитой от слишком откровенных и похабных разглядываний, да и от любых заигрываний. Женщины всех возрастов, от 5 и до 175 провожали его опостылевшими восхищенными взглядами, тихим шепотом и румянцем. Когда он обращался за помощью (как пройти, который час, где находится и т.д.) ему бросались услужить со всех ног. Мужчины тоже смотрели с восхищением. Мураки не был слащавым или самодовольным, поэтому ревность в темных глазах смотрящих на него где бы он не появился, рождалась крайне редко. Мураки привык, что его хотят. И не просто хотят, а хотят полностью. Хотят его внимания, одобрения и конечно любви. Хотели. И женщины, и девочки и даже мужчины. Не только одержимые гормонами мальчики, которым все равно с кем, как, где и сколько (те как раз не столько хотели, сколько стелились в немом обожании), но и зрелые мужчины, вышедшие из возраста экспериментов. Можно без преувеличения сказать – уникальный случай.
Мураки знал это, он пользовался этим. Он помнил взгляд Тцузуки при второй встрече. В первый раз синигами был охвачен горячкой преследования и слезы в серых глазах оказались слишком большой неожиданностью, что бы заметить что-то еще, а доброе сердце бога смерти уже было преисполнено сострадания и неловкости. Но во второй раз Мураки явился во всем великолепии и Тцузуки разглядел его. В аметистовых глазах были восхищение, изумление и волнение. Сенсей хорошо знал это волнение в мужских взглядах. Тогда он и решил воспользоваться этой сверхчувственностью синигами (что бы Мураки упустил возможность использовать чужую слабость!).
А сейчас это волнение было в темных глазах Ории, которые не отрывались от бледных пальцев, освобождающих круглые кусочки темной пластмассы из нитяных петель. Да-а... Расслабился самурай. Давно он уже не позволял Мураки увидеть свои чувства. Вовремя опускал или отводил глаза, менял тему, мастерски отвлекал внимание на другие предметы. Целый арсенал изящных и тонких трюков, которые забавляли и развлекали доктора. И вот теперь Ория так глупо открылся. Мураки твердо решил его наказать за это. К естественному для него желанию поиграть со своей куклой присоединилось что-то еще. Смутное чувство, навеянное последним сном.
Блондин поднял руки на уровень груди и, слегка склонив голову набок, стал расстегивать манжеты. Он умел делать это ненавязчиво сексуально. Медленно хрустящая ткань соскользнула с бледных плеч. Когда рубашка была небрежно сброшена, Мураки приглашающее посмотрел на Орию. Темная бровь выгнулась: Кадзу отбросил рубашку вместо того, чтобы аккуратно сложить? Колючий воздух царапал горло Ории, но внешне это никак не сказалось – он принял игру.
Ория осторожно принялся распутывать тугие кольца бинтов. Ему приходилось почти прижиматься щекой к могучему торсу, когда его руки перехватывали белый рулончик бинта за спиной друга. Показался ровный шов. Мураки внимательно смотрел. Смотреть было не удобно, и он изогнул торс.
- А ну, сядь! – Ория крепко схватил его плечи, темные глаза гневно сверкали, - Я принесу зеркало. Верно говорят, что нет пациентов хуже докторов.
- Неси, - легко согласился Мураки.
- Не будешь вертеться? – Ория все еще стоял на коленях, вцепившись в бледные плечи.
В ответ насмешливо вскинутая бровь.
Когда Ория вернулся с круглым зеркалом и тазом с горячей водой, Мураки сидел в той же позе, но вот только чуткие пальцы хирурга осторожно ощупывали малиновый рубец. Ория вздохнул, красноречиво закатив глаза, и развернул зеркало так, что бы доктор мог осмотреть шов.
- Отлично, завтра можно снимать швы.
Длинноволосый осторожно стал протирать мягкой тряпочкой, смоченной в горячей воде, область вокруг шва, стараясь не намочить шрам. После этого обтер весь торс. Раненный провел в постели четыре дня, конечно Ория вытирал его, но сейчас он мог сделать это более тщательно. Простая гигиеническая процедура. Вот только почему сердце самурая колотилось, словно попавшая в силки пичуга? Мураки, прикрыв глаза черными ресницами, наблюдал за своим хозяином, наслаждаясь ласковыми прикосновениями и довольно-таки успешными попытками Ории казаться невозмутимым. Руки фехтовальщика оказались неожиданно ласковыми и чуткими. На некоторое время оба выпали из бытия. Казалось время застыло, а реальность отодвинулась куда-то в другой мир. Этот мир с людьми, машинами, спешкой, политикой, смертью, рождением, подлостью и любовью остался где-то очень далеко, за невидимыми стенами, окружившими двоих мужчин. А в прозрачном коконе просторной комнаты остались лишь двое в целой реальности. Трепетное чувство одного и власть другого. Забота и безразличное обладание.
Ория закончил мыть пациента и стал накладывать свежую повязку. Вновь ему приходилось обнимать Мураки, перекладывая бинт за его спиной. Почти касаясь смуглой щекой широких пластин грудных мышц, вдыхал такой желанный, даже не смотря на примесь лекарств, запах. Больной и врач пахнут одними и теми же лекарствами, но пахнут по-разному. И сейчас Мураки пах не как доктор. Впрочем, Ория не мог вспомнить, что бы когда-нибудь его друг пах лекарствами. Серебристые волосы коснулись лица брюнета, заставив задержать дыхание. Руки Кадзу легли на его плечи. Ория застыл стоя на коленях перед ним и обхватив его руками с зажатым в них дурацким бинтом. Позиция, мягко говоря, двусмысленная.
- Потуже, Ория. Не бойся, мне не больно.
- Хо-хорошо, - нервно сглотнул тот и поднял голову, едва не коснувшись ртом тонких, чувственных губ: «Ох, доиграешься, Кадзу».
Интересная ситуация. Оба знали подоплеку. Оба знали правила игры, которую неожиданно начали. И оба знали чувства друг друга в этот момент. Мураки провоцировал, Ория делал вид: «Все не так» - и: «Я могу с этим справиться».
Не убирая лица от бледного лика гнусного провокатора (Фиг тебе, Кадзу, не дождешься) Ория придвинул собственное тело ближе к обманчиво-расслабленному торсу. Дыхание мужчин смешивалось, шелк не скрывал жар тела, и брюнет чувствовал тепло чужой груди в двух сантиметрах от своей собственной. «Развлекаешься, Кадзу? Думаешь наказать меня за то, что так хорошо знаю тебя? Я выдержу, не в первой». Воздух не хотел опускаться в легкие, а застрял где-то в горле. И тут Ория понял, что это не он принял вызов, а им манипулируют, что он идет по узкой дорожке, оставленной для него Мураки. Сложная гамма чувств холодным душем окатила длинноволосого.
Он все так же перебинтовывал блондина. Лицо в лицо, слишком близко, что бы разглядеть выражение глаз. И хоть внешне поведение Ории не изменилось, Мураки почувствовал, как его любимая кукла успокоилась и теперь просто старательно перевязывала его тело. Досада грязной пяткой наступила на самолюбие сенсея и вдавила в черную пропасть на месте души. Он хотел возобновить игру, ведь это он всегда решает, как и что должен чувствовать другой. Никто не уйдет от безумного гения, люди лишь куклы, которыми играет Мураки. Только так! (Белые начинают и выигрывают.)
Ория закончил перевязку, но руки блондина все еще лежали на его плечах. Темная бровь вопросительно вздернулась над непроницаемым взглядом. Мураки давно убил в себе все порывы, он научился очень быстро анализировать, решать и действовать не зависимо от собственных эмоций (да, у него есть эмоции). Даже те его поступки, которые казались спонтанными, были в большинстве своем продуманны. Что Мураки не терпел, так это непослушные игрушки. Терять контроль над ситуацией или над людьми было не просто неприятно, это было больно и страшно. Это было не простительно. А Ория вышел из под контроля. Может, временно, но ждать Мураки не собирался. Он привык контролировать и управлять и не собирается от этого отказываться. Не откажется и от Ории. Своего Ории. Своего предсказуемого, послушного и надежного Ории.
- Я закончил, Кадзу.
- Вижу. Спасибо, Ория, - Мураки стоило неимоверного труда тепло улыбнуться, а темная бровь поднялась еще выше.
- Ты, наверное, устал. Тебе пора ложиться, Кадзу.
Мураки едва сдерживает вспышку ярости: Ория слишком спокоен, он должен был произнести эту фразу деланно-безразлично, с теми неуловимыми интонациями, которые ласкали самолюбие сенсея и не заметными никому более. Но Мибу произнес легко, не опуская тонких ресниц, не нарочито изгибая изящную шею, даже без той по-восточному тонкой улыбки. Хотелось сжать пальцы на болевых точках этих широких, каменно-твердых плеч, оставляя синяки на безупречно-матовой коже и закричать в это впервые по-настоящему спокойное и оттого чужое лицо: «Ты мой!». Но такие иррациональные желания недостойны Мураки Кадзутака сенсея. Он всегда был с Орией независимо насмешлив и так будет всегда. Потому, что этот красавчик эпохи Токугава был самым близким ему человеком. И Кадзу давал ему это понять, в своей манере конечно. И он ни за что не отпустит Орию и ничему не позволит измениться.
Мураки отпустил плечи Ории. Заминка была слишком незначительной, что бы Ория смог разгадать все его эмоции и мысли в этот момент. А то, что он все же уловил..., что ж иногда можно позволить себе быть щедрым. В конце концов, доктор был жив и в безопасности благодаря владельцу ресторана. А главное – это то, что сейчас стояло за ширмой в дальнем углу. Мураки может быть благодарным. С Орией.
Сегодня Ория смог противиться, поэтому нет смысла оставаться в его комнате. Свой временный триумф пусть празднует в одиночестве. Тем более что сам Мураки буквально разрывался от эмоций, но не собирался показывать это своей любимой кукле. Сенсей встал и взял рубашку. Ория поднялся одновременно с ним, размышляя о том, что Казду сделает напоследок. В конце концов, этот человек всегда оставлял последнее слово за собой. Но Мураки удивил его, молча направившись к двери. Мибу подкатил коляску к выходу. Раненный красноречиво посмотрел на нее, но все же сел, позволяя новому Ории отвезти его в комнату с европейской кроватью.
Длинноволосый владелец ресторана вернулся в свою комнату после того, как уложил Мураки в кровать и лег на свой футон. Сегодня он не будет бдеть всю ночь у постели Кадзу. Что-то изменилось, и Ория пока не понял что именно. Возможно, изменился Кадзу, возможно он сам, возможно отношения между ними. Мибу зябко поежился и укрылся одеялом. В горле было сухо и что-то клокотало. Зачем Кадзу сделал это? Длинные сильные пальцы легли на изящно очерченный рот. Крушение всех планов, ранение, возможно сотрясение мозга, лекарства, голова Саки – слишком много для одного человека, может, Кадзу просто сорвался? А завтра-послезавтра все вернется на круги своя? Ория спал мало, плохо и беспокойно.
Детская комната Мураки в особняке родителей, сам он в форме старшей школы. На комоде рядом с декоративной тарелкой безучастно сидит фарфоровая кукла. Все было как в тот проклятый день, когда чудовище пришло что бы разрушить его жизнь.
- Знакомьтесь – это Кадзутака, - голос старого верного слуги заставил его резко обернуться.
- Ты?! – подросток едва не задохнулся, взглянув в фиалковые глаза.
- Приятно познакомиться, Кадзутака. Меня зовут Асато.
Мураки вскочил, обливаясь холодным потом. Досматривать этот сон желания не было. Он и так помнил слова маленького Кадзу: «Саки средство, а цель твоя – Тцузуки-сан». Вот только соглашаться с этим он не собирался.
Хотелось пить, горло напоминало наждачную бумагу, он повертелся на кровати. Кажется, предусмотрительный Ория впервые в жизни допустил просчет. В комнате не было ни тумбочки, ни стола, ни даже стула. Но что самое печальное: не было воды. Мураки встал с кровати и, пошатываясь, направился к двери. Фасума с тихим шелестом сдвинулась в сторону от легкого толчка, а доктор некоторое время держался за нее, пережидая неожиданный озноб. Рядом раздался такой же шелест и, в открывшемся рядом проеме показался заспанный Ория.
- Что случилось, Кадзу? Почему ты встал? – в голосе хриплом ото сна звучала искренняя тревога.
- Воды, - с трудом прохрипел Мураки, его снова качнуло. В тот же миг сильные, надежные руки сомкнулись вокруг него. Ория доволок мокрого от пота и трясущегося блондина до кровати и бережно уложил, неожиданно ставшего покорным, маньяка в постель.
- Я принесу, прости это моя вина.
Ория вернулся очень быстро. Он поддерживал стакан одной рукой пока Кадзу жадно пил прохладную воду, а второй придерживал светлый затылок.
- Что случилось, Кадзу? Тебе приснился кошмар? Хочешь, я побуду с тобой?
В ответ Мураки медленно покачал головой. Он хотел разобраться в себе, и для этого свидетели ему были не нужны. А Ория меньше всего. Он слышал, как задвинулась за длинноволосым фасума, но никак не отреагировал. Хирург был полностью сосредоточен на собственной душе. Похоже, Тцузуки-сан стал его навязчивой идеей. Тот, кому предназначалась роль подопытной морской свинки каким-то непостижимым образом смог завладеть ледяным кристаллом в белой груди Мураки сенсея. В темноте перед ним ясно предстали фиолетовые глаза. Эти глаза, которые совершенно не умели скрывать свои чувства, преследовали доктора и наяву и во сне. Лгать себе не имело смысла, и он снова стал расчленять свои чувства безжалостным скальпелем холодных мыслей.
Итак, Тцузуки-сан. Является ли он для доктора чем-то большим подопытной морской свинки? В аметистовых глазах всегда было так легко читать чувств и мысли. И Мураки стремился внести в них смятение при каждом удобном случае. В конце концов, это было необходимо для достижения цели – тело для Саки. Вот только ему нравилось играть с синигами. Нравилось смущать, злить, тревожить и даже причинять боль. Истинное насаждение касаться смуглой кожи и ощущать ответную дрожь, обращать эмоции наивного бога смерти на себя. Значит, он...
Спина Ории затекла от неудобного положения, но сменить позу он не решался, боясь потревожить Кадзу. Дыхание, к которому он прислушивался через бумажную стенку, не было дыханием спящего человека. Что-то снова пошло не так. Кадзу, мучающийся от ночных кошмаров, как-то не соответствовал представлениям самурая о своем друге детства. Ория до утра ломал голову, но так ни до чего не додумался. Как следствие; новый день он встречал в прескверном настроении и с мешками под глазами. Утренняя тренировка не принесла обычного удовлетворения, но он упрямо довел ее до конца.
Под утро Мураки снова уснул. Сон был рваным, мутным и незапоминающимся. Единственное, что он помнил – фарфоровые лица кукол и аметистовые глаза синигами.
Ория принес завтрак, на его лице ясно читались следы бессонной ночи. Доктор понял, что его друг провел ночь, скорчившись под дверью, словно верный пес. Спрашивать о событиях этой ночи фехтовальщик не стал, за что Мураки был ему искренне благодарен. Благодарность его приняла угрожающие размеры, когда Ория предложил ванну, и он с радостью принял предложение.
Бочка стояла так, что бы можно было любоваться традиционным бамбуковым фонтанчиком. Мураки забрался в бочку с помощью Ории, осмотрел резиновую повязку на ране и лукаво глянул в темные глаза Мибу.
- Ория, не хочешь со мной принять ванну?!
- Можно, - Ория равнодушно пожал плечами, не глядя на блондина, и потянул оби.
Мураки наблюдал за ним из-под опущенных ресниц. Он был крайне доволен, сегодня Ория снова стал прежним, почти родным Орией. Пожалуй, сегодня он не будет дразнить свою любимую куклу
@темы: " Фики Лютого зверя":, " Дети тьмы"
-
-
07.03.2011 в 10:48-
-
13.09.2011 в 14:39-
-
13.09.2011 в 15:49-
-
13.09.2011 в 15:51-
-
11.01.2012 в 05:29-
-
11.01.2012 в 05:42-
-
11.01.2012 в 05:47Вот и Ория такой же: причудливая смесь благородства и неблаговидности. Хотя в манге он Мураки с катаной гонял и криками "Никаких кагема в моем доме!". Это когда тот Тсузуки привел.
Несчастный? Нет, я е считаю его несчастным, просто Мураки такой... он пожирает всех, с кем сталкивается. Хорошо еще, что Орию фиг прожуёшь)))
Прода? Жду перевода манги) Орию пока плохо видно(
Куклы? Я пока и сам до этого не дочитал. Но где-то встречал упоминание о его матери, слегка сдвинутой на куклах и считавшей Казу самой красивой из своих кукол.
А пара из них, действительно, роскошная)
При))))
-
-
11.01.2012 в 15:05-
-
11.01.2012 в 15:47А Ория... ну, этот себя в обиду не даст, иначе бы Мураки не считал его другом) Пожалуй - это единственный его друг, остальные - куклы.
-
-
11.01.2012 в 16:36-
-
11.01.2012 в 16:39-
-
11.01.2012 в 16:45-
-
11.01.2012 в 16:48-
-
11.01.2012 в 17:12-
-
11.01.2012 в 17:14-
-
11.01.2012 в 17:27-
-
11.01.2012 в 17:32-
-
11.01.2012 в 17:56-
-
11.01.2012 в 17:57-
-
11.01.2012 в 18:10-
-
11.01.2012 в 22:46-
-
11.01.2012 в 22:48-
-
12.01.2012 в 01:46-
-
12.01.2012 в 05:02-
-
12.01.2012 в 05:25А про невесту знаю только, что зовут её Укё, и что Ория как и Мураки готов по первому её слову бежать к акуме на рога среди ночи.
-
-
12.01.2012 в 06:45-
-
12.01.2012 в 19:24-
-
13.01.2012 в 05:58-
-
13.01.2012 в 06:41-
-
13.01.2012 в 06:53